Елена Игнатова - Загадки Петербурга I. Умышленный город
В двух зданиях, стоящих неподалеку друг от друга на набережной Невы: Меншиковском дворце и в здании Двенадцати коллегий — в 1861 году происходили события, знаменовавшие два возможных пути России. В Меншиковском дворце заканчивала работу государственная Комиссия по делу освобождения крестьян. В Петербургском университете, занимавшем здание Двенадцати коллегий, произошли студенческие волнения, резко усилившие революционные настроения среди молодежи.
1861 год начался в столице неспокойно: ходили слухи о восстаниях крестьян, о том, что в Варшаве войска расстреляли демонстрацию. В католическом костеле на Невском проспекте служили панихиду по погибшим в Варшаве. Вместе с польскими студентами в костел пришли русские. После службы поляки запели:
Еще Польша не погибла, пока мы живем,
Что у нас забрали силой — силою вернем!
Вместе с ними пели и русские студенты. Вскоре Третье отделение начало следствие по делу этой демонстрации в костеле, но об участии в ней русских студентов умалчивалось. Тогда они сами официально уведомили полицию о своем участии в панихиде. Листы этого документа заполнены множеством подписей. Надо заметить, что «сочувствие шляхетским бунтам» было не характерно для русского общества того времени. Герцен, выразивший во время восстания 1863 года в Польше солидарность с поляками, потерял из-за этого большинство своих русских читателей.
Ответной мерой правительства на действия студентов стали новые правила для университетов, принятые в мае 1861 года, — с запрещением студенческих объединений, отменой бесплатного обучения неимущих, увеличением платы за обучение. Осенью, вернувшись после каникул в Петербургский университет, студенты оказались перед его закрытыми дверями. Большая демонстрация отправилась от здания Двенадцати коллегий на Колокольную улицу, где жил попечитель университета. Там ее встретили полицейские и солдаты во главе с полицмейстером и военным губернатором Петербурга. Попечитель обещал студентам, что занятия возобновятся. Однако правительство усмотрело в этой демонстрации опасность и приняло решительные меры. Ночью начались аресты студентов. А наутро возле Двенадцати коллегий собралась еще бо́льшая толпа.
Солдаты и полиция окружили ее и доставили студентов в Петропавловскую крепость. Конечно, не обошлось без рукоприкладства. За несколько часов в крепость прибыло более трехсот арестованных. Часть из них пришлось отправить в Кронштадт — в казематах крепости не хватило места. Без суда и следствия студентов несколько месяцев продержали под арестом. Однажды ночью на воротах крепости появилась надпись: «Императорский Петербургский университет». В декабре 1861 года студенты были освобождены.
Произвол власти имел роковые последствия: 1861 год положил начало многочисленным студенческим волнениям. Постепенно общество разделилось на два лагеря: сочувствовавших решительным действиям молодежи и осуждавших их. Слово «студенты» перестало означать просто «учащиеся»; оно подразумевало особый тип молодых людей, к которым окружающие относились по-разному: «Особенно пугали студенты, не носившие больше форменной одежды и любившие во всей своей наружности выражать независимость, а то и близость к народу. Многие и действительно происходили из низов, из среды, только тогда начинавшей стремиться к просвещению. Типичными чертами такого студенческого образа была широкополая мятая шляпа, длинные неопрятные волосы, всклокоченная нечесаная борода, иногда красная рубаха под сюртуком и непременно плед, положенный поверх изношенного пальто, а то и прямо на сюртук. Нередко лицо студентов было украшено очками, и часто эти очки были темными… Под пару студентам были курсистки — явление для того времени новое и носившее довольно вызывающий характер. Для типичной курсистки полагалась маленькая шапочка, кое-как напяленная, неряшливо под нее запрятанные, непременно остриженные волосы, папироска во рту, иногда тоже плед, сравнительно короткая юбка, а главное — специфически вызывающий вид, который должен был выражать торжество принципа женской эмансипации. К тому же под студентов и курсисток гримировалась и вообще вся „передовая“ молодежь, а быть не передовым считалось позорным… Это была мода дня!» — писал в воспоминаниях А. Н. Бенуа.
Студенты держались обособленными кружками, были завсегдатаями библиотек, кофеен, где за скромным завтраком можно было прочесть свежие газеты, журналы.
Самый популярный журнал у молодежи шестидесятых годов — «Современник». Издателем его был Н. А. Некрасов, критический отдел с 1856 года вел магистр Петербургского университета Н. Г. Чернышевский. Очень скоро он стал «властителем дум» молодежи. Радикальный критик российской жизни, убежденный в необходимости крестьянской революции, «мужиков с дубьем» (уже после отмены крепостного права!), Чернышевский наполнял свои статьи злободневными политическими намеками, пространными рассуждениями о прогрессе, общественной пользе искусства и т. д. Он был изрядно образован и категоричен в своих оценках, смело (но нередко поверхностно) рассуждал об истории и культуре. Обаяние сухого, прагматического мышления Чернышевского, видимо, навеки утрачено для потомков, но не то было в 60–70-е годы. Молодые современники боготворили его: «Повсюду, в столице и провинции, всего более в ходу „Современник“, Чернышевский производит фурор»; «его мы знали наизусть, его именем клялись, как магометанин клянется Магометом, пророком Аллаха».
После ареста и освобождения студентов в конце 1861 года в столице царила тревожная атмосфера. И в правых, и в левых кругах были уверены, что это только начало событий. Примечательно, что во время студенческих волнений у молодежи уже возникла мысль о терроре. В одном из кружков обсуждалась такая идея: «…тремстам человекам надо отправиться в Царское Село, напасть на дворец и захватить наследника; затем телеграфировать царю: он должен тотчас же дать конституцию или пожертвовать наследником». План едва ли осуществимый, но какова идея обмена жизни наследника на конституцию!
Достоевский верно передал в своих романах странную эмоциональную атмосферу, характерную для общества, особенно для молодежи той поры. Это было время скорее не «разума», а «чувства» (хотя в согласии с передовыми идеями было принято ссылаться на «разумное отношение к жизни» и т. п.). Особое электричество в воздухе, лихорадочное душевное напряжение, предчувствие и готовность к переменам — свидетельства об этом мы находим в мемуарной литературе, посвященной 60–70-м годам.
Но вернемся к Достоевскому. В основу одного из эпизодов романа «Бесы» положено происшествие, случившееся в Петербурге в 1862 году. 2 марта на литературно-музыкальном вечере в пользу «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» либеральный профессор, историк В. П. Павлов выступил с лекцией, посвященной тысячелетию России. Казалось бы, тема академическая, и хотя говорил он главным образом о страданиях русского народа, никакой особой крамолы в его лекции не было. Однако и сам оратор, и слушатели впали в экстатическое состояние. Агент Третьего отделения, находившийся в зале, доносил, что читал Павлов «особенным, восторженным, пророческим голосом… поднимал вверх руку и указательный палец…». Он возглашал: «В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях Русская земля наказалась вполне за страдания и позор низшего земского сословия! Не обольщайтесь мишурным блеском мнимой цивилизации этой скорбной эпохи! Никогда Россия не испытывала более тягостного состояния!..»
С данным утверждением профессора можно не согласиться, однако дело не в этом, а в том, как его слушали. «В зале творилось что-то невообразимое: люди плакали, кричали, вскакивали с мест, незнакомые обнимались…»[14] 5 марта Павлов был арестован, 6 марта выслан из Петербурга в Ветлугу под надзор полиции. Право, все это: профессор, реакция зала и властей — оставляет грустное впечатление.
В начале мая 1862 года город был взбудоражен новым событием: появлением прокламации «Молодая Россия» (ее автор — П. Г. Заичневский, организатор революционного кружка в Московском университете). Листки прокламации находили в государственных учреждениях, на улицах, их получили многие петербургские писатели. Одна из них появилась на дверях квартиры Достоевского. Прокламация призывала к расправе с царствующей династией, с представителями власти. «Выход из страшного положения, губящего современного человека, один — революция, кровавая и неумолимая… Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы…» Эта свирепая экзальтация, призывы к разрушению и кровопролитию вызвали в столице тревогу и возмущение; повсюду толковали о студентах и их вожде Чернышевском, которые вот-вот начнут революцию. Слухи обрастали фантастическими подробностями.
